Очерки из петербургской жизни - Страница 54

Луиза снова протянула мне руку.

— Приезжайте ко мне… Пожалуйста… привозите вашего приятеля.

И она приятно улыбнулась моему иногороднему другу. Граф все стоял с подносом. Мы вышли в коридор.

— Боже мой! Что это такое? Я не верю своим ушам! — воскликнул мой иногородний друг, — я не могу прийти в себя, объясните мне…

— Что такое?

— Ведь я воображал, что ваши петербургские камелии имеют хоть какое-нибудь внешнее образование, хоть говорить умеют… а это… да неужели они все в таком роде?

— Нет… Есть такие, которые умеют держать себя лучше и говорят довольно прилично.

— И я мог подозревать, что это моя маска! И с чего мне этакая глупость пришла в голову?.. Ну, а этот граф-то что такое?..

— Граф имеет тысяч полтораста доходу, он влюблен в Луизу, как безумный, страшно ревнует ее и всегда там, где она… Ну, а Луиза все больше и больше завлекает его. Вы не смотрите на нее, что она такая простенькая на вид: она прехитрая!..

— Но как же может завлечь такая женщина? Что в этом личике? с ней слова сказать не о чем. Даже эта госпожа, которая с ней выезжает, — гений ума и образования перед нею!.. И на таких женщин тратят сотни тысяч!.. Ничего не понимаю!..

В маскараде Дворянского собрания я хотел было подвести моего иногороднего друга к Арманс, чтобы примирить его несколько с петербургскими камелиями. Арманс — француженка, и, несмотря на то, что ее образование немного выше образования Луизы, Арманс умеет бросать пыль в глаза своею болтовнёю и поддерживать разговор. Она очень весела, жива и находчива на ответы; она может принимать на себя какие угодно роли — разыгрывать недоступную даму и вдруг превращаться в самую разгульную и отчаянную лоретку. Она отлично поет: Un soir a la barriere… канканирует изумительно и вообще очень забавна; но познакомить с нею моего иногороднего друга я не мог, потому что он уже был занят своею маской.

Я сидел в маленькой угольной комнате и смотрел на известного читателю господина с соболями вместо бровей и с нахальным носом, который держал какую-то маску за руку и кричал ей, поводя своими соболями:

— Поверь мне, бо-маск, что я не пожалею тысячи целковых. Пароль д'онер. Деньги — вещь наживная… Надобно иметь только немножко здесь.

И он тыкал пальцем в свой узенький лоб…

В эту минуту мой иногородний друг очутился передо мной и схватил меня за руку.

— Я тебя ищу везде. Поздравь меня, — сказал он мне, улыбаясь, — я наконец знаю, кто моя маска, и ты ее знаешь…

— Неужели?

Он наклонился к моему уху и шепнул:

— Александра Николаевна… — и к этому прибавил фамилию, о которой я умолчу из скромности.

— Александра Николаевна! — воскликнул я, стараясь выразить как можно более удивления.

— Она, она! Пойдемте к ней; она мне велела привести тебя, она ждет нас.

Когда мы подошли к Александре Николаевне, она взяла меня за руку и сказала:

— Знаете ли, что мы очень сошлись с вашим приятелем?.. Но я только сейчас узнала, что вы знакомы друг с другом. Вы, верно, будете так добры, что возьмете на себя труд привезти его ко мне завтра… Не правда ли? тем более, что вы очень давно у меня не были и я на вас сердита. Если вы хотите заслужить прощение, исполните то, о чем я вас прошу… Итак, a demain, messieurs!..

Она полсала нам руки, кивнула головой и скрылась.

Через десять минут она снова расхаживала по залам, только в другом домино, не узнаваемая моим иногородним другом. Она подошла ко мне.

— Что ж, ты завтра привезешь его ко мне? — спросила она. — А знаешь ли, он премилый и преумный…

— В самом деле?.. Да ты уж не начинаешь ли чувствовать к нему некоторого влечения?

— А почему же нет?.. Он еще такой молодой сердцем, у него еще кровь кипит… Не к вам же чувствовать влечение… все вы противные, бездушные эгоисты, вы уже отжили, в вас нет искры жизни!.. Скажи, ты его хорошо знаешь?

— Довольно. Да говори прямо: тебе хочется знать, богат он или нет?.. Он имеет хорошее состояние. Влюбиться в него полезно, я советую тебе.

— Гадкий! — произнесла Александра Николаевна, ударив меня пальчиком по носу.

На другой день в два часа утра мы явились к ней… В комнате царствовал полусвет… Кружевные занавески на окнах были опущены; сквозь них виднелись цветы. Камин пылал довольно ярко. Александра Николаевна сидела в самом темном углу комнаты. Ее утренний туалет, ее поза, высунувшаяся из-под платья ножка, ручка с блестящими кольцами на одном пальце, беспокойно передвигавшаяся, ее взгляды, каждый поворот головы и проч., - все, что приводило моего иногороднего друга в упоение, было в моих глазах одним расчетом.

И как ловко избегала она яркого дневного света!..

Когда мы уселись против нее, она сказала, обращаясь к моему иногороднему другу:

— Прежде всего я должна просить у вас прощения. Вы, верно, не ожидали этого?..

Не удивляйтесь: именно прощенье — c'est le mot, потому что мы были против вас в заговоре. Ваш приятель — мой старый знакомый (она указала на меня) — упросил меня развлечь вас, сказал мне, что вы приезжие, что у вас в Петербурге нет знакомых. Я живо вообразила ваше положение, как вы должны будете скучать одни: ведь наши дамы интригуют только знакомых кавалеров, — а эти господа (она снова указала на меня) так вялы и скучны, что я, признаюсь, с удовольствием взяла на себя роль развлекать нового, живого человека, не похожего на них… я хотела доставить вам несколько приятных минут… не знаю, успела ли я в этом?..

Она бросила на него проницательный взгляд.

— Что касается до меня я никогда не забуду тех приятных часов, которые вы мне доставили: мне никогда не было так хорошо в маскарадах.