Очерки из петербургской жизни - Страница 53

— Слушаю, благодетель, слушаю! — вскрикнул господин в желтых мерлушках, разом выпил стакан, крякнул с неописанным наслаждением, прокричал: ура! и потом бухнулся в ноги промотавшегося миллионера.

— Кто это? — спросил я у половою…

— Этот, что в ногах-то валяется? Это так, пьянчужка, петергофский мещанин, — отвечал он презрительно.

— Ну, а этот господин зачем остановился тут у вас?

— Пива спрашивали, пить захотелось, — из Рамбова едут, извозчик говорил, что они всю ночь там прокутили…

Я не дождался конца этой грязной сцены и побрел к морю…

Это была моя последняя встреча с внуком миллионера.

Мне сделалось тяжело и грустно. Здесь этот спившийся купчик, в несколько лет промотавший миллионы, перешедший через все степени беспутства и оканчивающий свое поприще у грязной харчевни на большой дороге, и там, далеко за морем, загубленная им умирающая женщина — и мой бедный друг… Какие странные сближения!.. и кого винить во веем этом — судьбу, случай, отдельные лица, общество?..

Я подходил к морю.

Широкая и чудная картина развертывалась передо мною… На бесконечном водяном пространстве не было заметно ни малейшей зыби. Море не дышало. Оно было гладко как стекло, отражая на своей поверхности вечернее зарево ярко-розовыми и бледно-палевыми полосами, которые, удаляясь от заката, бледнели, принимая опаловый цвет… На этой беловатой поверхности резко чернелись две недвижные рыбачьи лодки и в них также два недвижных человеческих силуэта. Далее к востоку море исчезало в синеватой мгле. Ни один листок не шевелился на прибрежных деревьях, ни малейшего звука и движения не слышно было в воздухе. Я подошел к самой окраине моря и долго стоял, смотря на эту картину и боясь пошевельнуться, чтобы не нарушить торжественного спокойствия, в которое погружена была в эту минуту природа… Я начинал дышать легче, вдыхая в себя морскую свежесть вместе с запахом только что скошенной травы; я чувствовал, как постепенно гасли все мои мысли, замирали все вопросы внутри меня и бледнели все образы, вызванные моим воображением… Эта тишина природы с каждой минутой все более и более сообщалась мне и охватывала всего меня… Я уж ничего не мог думать, голова моя была как в тумане, я не мог оторвать глаз от моря и начинал.

Камелии Знакомство с камелиями еще легче. Есть много способов знакомиться с ними, и тот, который я расскажу вас сейчас, еще не из легчайших.

Волнение и нетерпение моего иногороднего друга и непреодолимое желание разгадать, кто его маска, возрастали в нем с каждою минутою по мере приближения маскарада, в котором тайна должна была открыться. Он подозревал ее в каждом хорошеньком личике, которое встречал на улицах, и преследовал беспокойным и подозрительным взглядом каждую женщину, одетую со вкусом. Однажды в опере (мы сидели рядом) он долго смотрел в свой бинокль на даму с белокурыми, пушистыми локонами, которую он увидел в первый раз, в платье белого дама с черными кружевами, потому что в ней он по какой-то причине более всего подозревал свою маску.

И вдруг он обратился ко мне:

— Ты хорошо знаком с этою госпожою? — спросил он меня, указывая на ложу.

— Ну, так что ж?..

— Ты можешь меня представить к ней?

— Хоть сию минуту. Отчего же ты прежде мне не сказал об этом? Я бы давно тебя представил.

— Так, мне не хотелось, а теперь я бы желал. Только что занавес, после первого действия, опустился, мы отправились наверх.

Мы вошли в маленькую комнату перед ложей, в которой стояли диван, несколько стульев и над диваном зеркало. Луиза, дама с пушистыми локонами, известная всему Петербургу под этим именем, сидела на диване, обмахиваясь веером и улыбаясь на любезности какого-то офицера, который сидел рядом с нею. Другой, статский, разговаривал стоя с ее наперсницей — с девицей или дамой, столько же дурной, сколько бойкой…

Когда мы вошли, статский взглянул на нас с беспокойством и вопросительно посмотрел на наперсницу.

Луиза протянула мне руку. Я представил ей моего иногороднего друга.

— Очень, очень рада, — произнесла Луиза тем ломаным русским языком, каким обыкновенно говорят немки, несколько растягивая слова, — давно вы приехали в Петербург?.. Здесь весело вам?

При этих звуках мой иногородний друг смешался и даже взглянул на меня с недоумением…

— Заметили вы, какой браслет у Бозио? Мне очень нравится, — продолжала она, обращаясь любезно ко всем нам.

— Вам, кажется, нельзя завидовать чужим браслетам, — сказал военный, — таких браслетов нет ни у кого, как у вас. Например, вот этот…

И он взял руку Луизы с драгоценным браслетом, поднял ее и взглянул на нас.

Мы начали рассматривать браслет и восхищаться им.

— Этот браслет хорош. Он стоит три тысячи… Послушайте, граф, — Луиза обратилась к статскому, разговаривавшему с ее наперсницей, — что вы там делаете? Принесите мне стакан воды.

Тот, которого называла она графом, вышел из ложи и через минуту принес на подносе стакан воды.

— Погодите, граф, немножко подержите… Мне еще жарко… можно простудиться…

— Ах, нет, не беспокойтесь! это вода не холодная, — перебил граф, — я не принес бы вам холодной воды…

— Все равно погодите… А знаете, граф, что я влюблена в него. — Она указывала на офицера, улыбаясь. — Ах, боже мой, как я о нем страдаю!

Граф все держал поднос со стаканом. Он принужденно улыбался.

— Ну, что ж! я вас поздравляю с этим…

— Право, ей-богу… влюблена. Луиза захохотала.

Потом еще минут пять продолжала она разговор в этом роде, а граф все стоял перед нею с подносом. Между тем наперсница говорила с моим иногородним другом пофранцузски очень ловко и бойко. Наконец мы раскланялись.